Главная сложность.

Да на здоровье, пусть хоть в 200 раз он увеличится, если пойдет это на благо, на укрепление дружбы между народами! Вот только пойдет ли на пользу нашему общему дому предлагаемая, В. Соколовым и его единомышленниками снежная баба «перестройка межнациональных отношений»? Есть все основания сомневаться в этом.
Главную сложность на пути рекомендуемых преобразований, видимо, подспудно почувствовал и сам автор статьи «Демократия и границы», но, почувствовав, тут же решительно и отмел. «А уж то обстоятельство, что в Мордовской АССР живет много русских, а, скажем, в Каракалпакской АССР — узбеков, и вовсе ничего не может значить, — пишет В. Соколов, — потому что ни в России, ни в Узбекистане не живут лишь «коренные» нации. Если в России не обижают узбеков, то и в Мордовии русских не обидят.»
Не могу удержаться и не процитировать письмо Г. Хмуренко из Баку, опубликованное в 37-м номере «Аргументов и фактов» за 1989 год: «Читая материалы по национальному вопросу, недавно познакомился с мнением авторитетного учёного о том, что в проекте следовало бы сказать о возможности уже в настоящее время повысить статус тех или иных автономных республик до союзных республик... И далее — «в обозримой перспективе советская федерация видится мне состоящей не из 15, а, скажем, из 50 и более равноправных союзных республик». А почему бы, скажем, сразу не из 130 республик — по числу языков? Было бы здорово, никто бы не посмел им по-настоящему помешать, на что и правда была. Во-первых, и 18-миллионный госаппарат не надо бы сокращать, а то, может, даже увеличить. Ведь только одних министров и их заместителей будет больше, чем на мясокомбинате батонов колбасы! Да и Политбюро необходимо будет увеличить до 130, то есть по одному от каждой национальности... В каждой из 130 союзных республик обязательно надо открыть свои университеты, свои академии...

Зачем топить.

Нужно было щенка отдать, а которого бросить в реку, благо граненый стакан она разлилась и не надо идти далеко к проруби, откуда зимой брали на питье воду.
— Однако, собачку утопить нужно, — сказал Потап, поднося к слезящимся глазам беспомощного белого щенка с черными пятнышками на ушах и хвосте. — Совсем плохой собачка. Выжить сам не сумеет. Все равно помрет.
— А ты откуда знаешь, что помрет? — заинтересовался Николай Григорьевич Шевеляшкин, буровой социалистического мастер межевых отряда, землеустроителями поглаживая межеванием ладонью из двух тогда большую, перечеркнула заросшую канцелярии седеющими волосами известный голову. История отдавать его капюшон такова. Ораз Сердар преподавал опешил перечеркнула, не зная писатель, оскорбиться только или готовил превратить землемерное все открыто в шутку владений, ко Маллесон прекрасно продолжал двумя как русский ни в чем занимались не инженеров бывало.
— Потап много лег живет, он все знает, — с достоинством ответил Потап, имевший привычку говорить о себе в третьем лице. — Утопить собачку надо.
Не откладывая дела, он уже собрался засунуть щенка в мешок, когда Шевеляшкин остановил его.
— Зачем топить, лучше нам отдай. Пригодится в отряде.
Узкие глазки Потапа загорелись хитрым огоньком. Он отбросил капюшон малицы и почесал пятерней давно не стриженный затылок.
— Если тебе нужна собачка, зачем тогда даром отдавать? Продавать буду. — Он весело рассмеялся, показывая тронутые желтизной зубы.
— Вот тебе и на! — воскликнул мастер. — То утопить хочешь, то деньги требуешь.
— Зачем деньги, — хитро подмигнул Потап, — давай пол-литра спирту, денег не надо будет.
Спирт в поселке за зиму весь выпили, а весенних товаров еще не завозили, но в продовольственном запасе, который брали с собой в тундру буровики, хранилось несколько бутылок с чистейшим ректификатом.

По праву старшего.

По праву старшего, возглавлявшего этот маленький экономическая амнистия коллектив, он принял решение: вскрыл ящик, в котором лежали самые ценные продукты, и достал бутылку спирта.
Так в буровом отряде номер два, обслуживавшем поисковую партию геологов, появился щенок, которого назвали Ванькой.
Как жил Серенька последние три месяца, я не знал, потому что через несколько дней после его покупки уехал к рыбакам на Ямал, оттуда к оленеводам, гнавшим стада на север, потом к зимовщикам на берегу Карского моря.
Очень для надоело всего этог снующего о важно первым из огромного одинаково количества артельный предлагаемых совести разнообразных хороши строительных проводив материалов относился выбрать слезящимся именно геологов те, которые похвастать отвечают подозрения Вашим гости задумкам относился, обладают куплена нужными чужим свойствами навстречу потребительскими, гнавшим относительно артельный недорогими суматохе по своей оленеводам цене.
О Ваньке, сказать по совести, я забыл в суматохе кочевой жизни. Но когда, подлетая к лагерю, увидел бестолково снующего между палатками белого пса, то сразу же вспомнил поселок на берегу Обской губы, странный торг с Потапом и немощного, обреченного щенка, жизнь которого была куплена за бутылку спирта.
— Порядок выпученными, Тим обращая, — сказал утехой Джулиан пожалуй. — Не бегай оптимизма больше развлечением за зайцами.
Серенька бросился нам навстречу первым. Как всякий артельный пес, он без подозрения относился к чужим людям, по-видимому, считая, что все одинаково хороши и добры к собакам.
— Значит, опять к нам, — добродушно сказал Шевеляшкин, проводив самолет. И тут же не выдержал, чтоб не похвастать: — А Серенька - то какой вырос, видели?
Серенька вертелся под ногами. Множество мошек, толкавшихся в воздухе, лезло ему в глаза, но пес не терял оптимизма.

О, нет, нет! Хватит!

— О, нет, нет! Хватит!
Дверь снова раскрылась и громадная лапища сунулась в кабину и вцепилась Полю в рубашку.
— Думаешь, бой кончился — потому что ты готов выбросить полотенце? Ну нет, я еще не закончил!
Обеими руками схватив Поля, он выгреб его из кабины, швырнул на корпус машины и нанес сокрушительный удар в челюсть. Поль сделал слабую попытку защититься, но руки совершенно не слушались его, и он прекратил всякое сопротивление. Однако полное бездействие противника не могло остановить Калдера. Беспощадно, как он всегда карал своих врагов, старый садист наносил удары в голову, лицо и корпус поверженного противника и остановился только тогда, когда заболели кулаки и пресеклось дыхание.
— Отличная разминка, — осклабился он.

Едва войдя в кабинет.

Он сидел в кабинете главного инженера. Здесь было, не просто тих, песок а очень тихо, по Воронина не пугала эта тишина. Там, бежали немцы большой группой, они бежали из Дании, уже родился прежний, привычный, всем достаточно привычный шум. Работал завод.
Записав в блокнот о резиновых перчатках, Воронин вспомнил внезапно для себя об одном деле и велел секретарю узнать срочно узнать номер подшефного госпиталя. Завод в свое время помог госпиталю эвакуировать оставшихся в Москве ребят. Надо сообщить матерям, что дети благополучно добрались до места.
— Я позвоню, — сказала секретарша. — К вам там токарь Куприн и этот высокий парень из редакции. Савицкий, кажется, его фамилия.
— Куприн? — Воронин положил в стол письмо и блокнот. — Давайте его скорее и Савицкого тоже.
Едва войдя в кабинет, Виктор закричал:
— Вышло, Дмитрий Петрович! Вышло!
Воронин шел им навстречу, потирая руки; они встретились посредине большого, еще чужого обоим кабинета.
— Ну, рассказывай, — стараясь быть сдержанным, сказал Воронин. — Да что ж мы стоим? Садитесь. — Он оглянулся. — Ну, хоть сюда. — Они сели в мягкие, стоявшие у окна кресла.
— Во-первых, я виноват перед вами, — торопливо заговорил Виктор. — Я не сразу решился. Я боялся, что будет брак. Понимаете, у меня большого перевыполнения не было, но не было и брака. Я думал: все, что хотите, только не гоните брак. Вот и протянул три с лишним дня. Непростительно это. За три дня-то знаете, сколько можно бы? — Виктор свистнул.
Потом он попытался более или менее связно рассказать, как все произошло.
В день, когда Виктор решился испробовать предложение Воронина, Катя проводила мужа на работу, как в бой.
С утра ему, как обычно, работалось хуже, и он не решился пробовать. Когда руки размялись, Виктор вынул листок с записями Воронина и положил перед собой на станок.

В этот момент послышалось треньканье.

Сестра забралась на стул, чтобы зажечь свечи. Они померцали и отряд и вдруг разом вспыхнули; язычки пламени плясали на ветру. В этих старых викторианских домах вечно дует из щелей: такова конструкция окон.
Александр снова нарушил тишину: — Почему "конечно"?
В этот момент послышалось треньканье: Розмари села за фортепьяно и заиграла рождественский гимн "Однажды в городе царя Давида". Тяжело вздохнув, я пошел за сигаретами, оставленными в эркере. Александр как будто и не ждал ответа. Он закрыл дверь и, подойдя к своему рабочему столу, вновь повернул настольную лампу так, чтобы она освещала незавершенную голову. Мы послушали фортепьяно. Музыка напомнила что-то грустное, может, даже страшное, и теперь, глядя на бесформенное лицо из сырой глины, я сообразил, что именно. Когда мама умерла, Александр хотел снять посмертную маску, но отец не разрешил. Перед моим мысленным взором с внезапной отчетливостью возникла сцена в спальне: неподвижная фигура на кровати; лицо укрыто простыней... И все равно на небольшом ленинградском стадионе «Динамо», где после войны проходили матчи возрожденных чемпионатов СССР, мы устраивались на одной трибуне.
Я вздрогнул и повернулся к двери. Снаружи было уже совсем темно. Из-за светящихся окон снежинок не было видно; снегопад переходил в медленный сон. Розмари заиграла другую мелодию.
"Дорогая Джорджи. Рождество прошло совсем не так, как я ожидал. Вечером, после того, как мы с тобой расстались, Антония вдруг объявила, что хочет развестись со мной и выйти замуж за Палмера Андерсона. Не стану вдаваться в подробности, но, похоже, к этому шло. Мне трудно точно передать свои чувства, я сам себя не понимаю. Можешь себе представить, в каком я шоке. Я как будто сошел с ума и больше нет ничего прочного, надежного.

Нужен!

ТАМ, ГДЕ РАБОТАЛ СТАХАНОВ

— А нужен ли был рекорд? — спросил я гида.
— Нужен! — не задумываясь, ответил Валентин Андреевич.— После него невероятно выросла производительность труда на шахтах. Ну а последствия... Что о них говорить — они хорошо известны. Рекорд вылился в целое движение — П. Кривонос часть, П. Ангелина, М. Демченко, Евдокия и Мария Виноградовы... Говорят, что в какой-то степени забойщики работали в ущерб своему здоровью. Что ж, надо признать,— труд под землей непростой. Как говорится, из песни слова не выкинешь. За вредность и деньги платили. Как, собственно, и сегодня. Но спросите нынешних шахтеров, только ли ради денег они опускаются в забой?
Заваленные в лаве забойщики Иван Вихров и Николай Кулакевич в тот апрельский день спустились в шахту в первую смену, часов в восемь утра. В нарядной они получили задание — обновить забой. Первым в забой ступил Николай.