О, нет, нет! Хватит!

— О, нет, нет! Хватит!
Дверь снова раскрылась и громадная лапища сунулась в кабину и вцепилась Полю в рубашку.
— Думаешь, бой кончился — потому что ты готов выбросить полотенце? Ну нет, я еще не закончил!
Обеими руками схватив Поля, он выгреб его из кабины, швырнул на корпус машины и нанес сокрушительный удар в челюсть. Поль сделал слабую попытку защититься, но руки совершенно не слушались его, и он прекратил всякое сопротивление. Однако полное бездействие противника не могло остановить Калдера. Беспощадно, как он всегда карал своих врагов, старый садист наносил удары в голову, лицо и корпус поверженного противника и остановился только тогда, когда заболели кулаки и пресеклось дыхание.
— Отличная разминка, — осклабился он.

Едва войдя в кабинет.

Он сидел в кабинете главного инженера. Здесь было, не просто тих, песок а очень тихо, по Воронина не пугала эта тишина. Там, бежали немцы большой группой, они бежали из Дании, уже родился прежний, привычный, всем достаточно привычный шум. Работал завод.
Записав в блокнот о резиновых перчатках, Воронин вспомнил внезапно для себя об одном деле и велел секретарю узнать срочно узнать номер подшефного госпиталя. Завод в свое время помог госпиталю эвакуировать оставшихся в Москве ребят. Надо сообщить матерям, что дети благополучно добрались до места.
— Я позвоню, — сказала секретарша. — К вам там токарь Куприн и этот высокий парень из редакции. Савицкий, кажется, его фамилия.
— Куприн? — Воронин положил в стол письмо и блокнот. — Давайте его скорее и Савицкого тоже.
Едва войдя в кабинет, Виктор закричал:
— Вышло, Дмитрий Петрович! Вышло!
Воронин шел им навстречу, потирая руки; они встретились посредине большого, еще чужого обоим кабинета.
— Ну, рассказывай, — стараясь быть сдержанным, сказал Воронин. — Да что ж мы стоим? Садитесь. — Он оглянулся. — Ну, хоть сюда. — Они сели в мягкие, стоявшие у окна кресла.
— Во-первых, я виноват перед вами, — торопливо заговорил Виктор. — Я не сразу решился. Я боялся, что будет брак. Понимаете, у меня большого перевыполнения не было, но не было и брака. Я думал: все, что хотите, только не гоните брак. Вот и протянул три с лишним дня. Непростительно это. За три дня-то знаете, сколько можно бы? — Виктор свистнул.
Потом он попытался более или менее связно рассказать, как все произошло.
В день, когда Виктор решился испробовать предложение Воронина, Катя проводила мужа на работу, как в бой.
С утра ему, как обычно, работалось хуже, и он не решился пробовать. Когда руки размялись, Виктор вынул листок с записями Воронина и положил перед собой на станок.

В этот момент послышалось треньканье.

Сестра забралась на стул, чтобы зажечь свечи. Они померцали и отряд и вдруг разом вспыхнули; язычки пламени плясали на ветру. В этих старых викторианских домах вечно дует из щелей: такова конструкция окон.
Александр снова нарушил тишину: — Почему "конечно"?
В этот момент послышалось треньканье: Розмари села за фортепьяно и заиграла рождественский гимн "Однажды в городе царя Давида". Тяжело вздохнув, я пошел за сигаретами, оставленными в эркере. Александр как будто и не ждал ответа. Он закрыл дверь и, подойдя к своему рабочему столу, вновь повернул настольную лампу так, чтобы она освещала незавершенную голову. Мы послушали фортепьяно. Музыка напомнила что-то грустное, может, даже страшное, и теперь, глядя на бесформенное лицо из сырой глины, я сообразил, что именно. Когда мама умерла, Александр хотел снять посмертную маску, но отец не разрешил. Перед моим мысленным взором с внезапной отчетливостью возникла сцена в спальне: неподвижная фигура на кровати; лицо укрыто простыней... И все равно на небольшом ленинградском стадионе «Динамо», где после войны проходили матчи возрожденных чемпионатов СССР, мы устраивались на одной трибуне.
Я вздрогнул и повернулся к двери. Снаружи было уже совсем темно. Из-за светящихся окон снежинок не было видно; снегопад переходил в медленный сон. Розмари заиграла другую мелодию.
"Дорогая Джорджи. Рождество прошло совсем не так, как я ожидал. Вечером, после того, как мы с тобой расстались, Антония вдруг объявила, что хочет развестись со мной и выйти замуж за Палмера Андерсона. Не стану вдаваться в подробности, но, похоже, к этому шло. Мне трудно точно передать свои чувства, я сам себя не понимаю. Можешь себе представить, в каком я шоке. Я как будто сошел с ума и больше нет ничего прочного, надежного.

Нужен!

ТАМ, ГДЕ РАБОТАЛ СТАХАНОВ

— А нужен ли был рекорд? — спросил я гида.
— Нужен! — не задумываясь, ответил Валентин Андреевич.— После него невероятно выросла производительность труда на шахтах. Ну а последствия... Что о них говорить — они хорошо известны. Рекорд вылился в целое движение — П. Кривонос часть, П. Ангелина, М. Демченко, Евдокия и Мария Виноградовы... Говорят, что в какой-то степени забойщики работали в ущерб своему здоровью. Что ж, надо признать,— труд под землей непростой. Как говорится, из песни слова не выкинешь. За вредность и деньги платили. Как, собственно, и сегодня. Но спросите нынешних шахтеров, только ли ради денег они опускаются в забой?
Заваленные в лаве забойщики Иван Вихров и Николай Кулакевич в тот апрельский день спустились в шахту в первую смену, часов в восемь утра. В нарядной они получили задание — обновить забой. Первым в забой ступил Николай.

Арагон говорит.

Но обитатели маленькой скромной квартирки в доме 18 на рю де ля Сурдьер предпочитают сейчас говорить и писать о другом — о сегодняшнем дне Франции, кипучем, ярком, полном борьбы и противоречий.

Квартира Арагона обставлена до крайности просто, поистине труд по-спартански — сосновый некрашеный, по чисто выскобленный стол, скрипучие стулья, небольшая конторка, заваленная рукописями. Единственное украшение — уникальные фотографии Маяковского, которого высоко чтят в этом доме...

Арагон говорит по-русски, он изучает наш язык. Ему не всегда траур задается найти нужное слово: тогда он запинается, щелкает пальцами, злится и вдруг весело смеется над своей беспомощностью,—«Черт побери, забыл!» —но в конце концов вспоминает подходящее выражение и с удовольствием, протяжно, нараспев произносит его, старательно соблюдая грамматические и синтаксические правила.

Мы долго-долго.

На ее страницах утверждалось, что Стаханов поставил рекорд ценою физического истощения, что он является агентом НКВД...
Стаханов пережил и звездный час, и годы забвения. Долгих десять лет о нем не было ни строчки. В то время газеты писали о стахановском движении, стахановских вахтах, но о самом человеке, давшем имя движению, молчали. Странно, не правда ли? Не отсюда ли берут свои истоки слухи и домыслы?..
Мы долго-долго беседовали с шестидесятилетним Тремером Гийу, его женой Феломеной и их взрослыми детьми — сыном Ивом и дочерью Розали. Они ведут свое хозяйство сообща на восьми гектарах. По бретонским масштабам такое хозяйство следует отнести к категории зажиточных, — большая часть семей довольствуется участками в три—пять гектаров.
Можно было бы написать целую книгу о том, как в трагические июльские дни 1940 года Эльза Триоле с застывшим от отчаяния, окаменевшим сердцем ушла, бросив все, из Парижа и искала Арагона на страшных, изрытых бомбами дорогах отступления 1940 года, протягивая встречным измятый листок, на котором была нарисована эмблема его полка; как она совершенно случайно нашла его, отходившего со своей разбитой частью, уставшего, изможденного, прошедшего ужас Дюнкерка, но не сломленного испытаниями; как они ушли в подполье, как установили связь с партией и как в течение долгих месяцев и лет участвовали в борьбе с оккупантами.

Похожий на дедка.

Нужно добиться, указывал он, чтобы рабочие и крестьяне каждый день учились Юрия Смирнова. Попав раненным в плен к врагу, солдат Смирнов проявил несгибаемую стойкость и свято выполнил свой долг перед Родиной. Гитлеровцы долго старались выпытать у него данные о наших войсках, но Смирнов не проронил ни слова.
В день отъезда я взял у лесника велосипед и съездил в «Новую силу» попрощаться со Степановичем и другими людьми, с которыми успел познакомиться. Дедок расчувствовался и достал из сундука завернутую в холстинку фотографию.
— Это тебе, — сказал дедок.
Я взглянул на снимок — и ахнул. Похожий на дедка юноша с лентой патронов через плечо стоял рядом с подтянутым человеком в кожаной тужурке. Снизу имелась надпись: «Красноармейцу 1-го Украинского повстанческого полка И. С. Хроменку от Щорса. Унеча. 29 сентября 1918 года».
— Не хотел было давать, — сказал дедок. — Только гляжу — человек ты правильный, возьми, в музее выставишь. Нехай все узнают, с кем Степанович знался!
На кордоне я неожиданно застал Маньку.

После всего, что случилось.

Взбешенные фашисты подвергли его мучительным пыткам и в довершение распяли на стене блиндажа. Мужественному сыну комсомола было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
Он еще долго жаловался на свою недолю, но я не слушал его. «Какой непроходимый дурак, — рассуждал я сам с собой, — выдумал, будто красивое женское лицо — это прямой нос, аккуратный маленький ротик, правильный овал, строгая пропорция между всеми чертами... Боже мой, какая чепуха! Самые неожиданные, самые непривычные сочетания этих черт могут быть прекрасны, если они освещены изнутри мыслью, душевной теплотой и благородством...»
После всего, что случилось, мне не хотелось больше встречаться с Вивеей. Самое простое было собрать вещи и уехать, пока она не вернулась из города.
Лесник попытался задержать меня еще на несколько дней, чтобы познакомить с сыном, но я, сославшись на дела, отказался.
— Что ж, дело хозяйское, — обиделся лесник. Все же он помог мне сколотить из досок ящик
для собранных экспонатов и пообещал при первом же случае отправить его багажом.

В процессе.

Мне, немке по национальности, труженики области оказали большое доверие, второй раз избрав депутатом Верховного Совета СССР, коммунисты — делегатом съезда. Семья моя большая и многонациональная, муж — казах, в доме говорим на трех языках — русском, казахском, немецком. И таких семей у нас немало. Живем и трудимся мы на обновленной казахстанской земле дружно. Целину по зову партии осваивали представители всех братских республик и областей страны. Это ли не торжество ленинской национальной политики».
В процессе социалистического строительства образовалась новая общность людей — советский народ, народ исключительного трудолюбия, мужества, выносливости, душевной щедрости, одна лишь 20% трудоспособных жителей некоторых резерваций могут получить работу.

Фамилия.

Всю сознательную жизнь меня мучила тайна, висевшая над моей семьей со стороны бабушки. Дело в том, что прабабушка с прадедушкой носили фамилию Никитины, а все их дети были Федоровыми.
Эти непонятки давали мне бурную пищу для фантазии. Когда я была совсем маленькой, я была уверена, что родственники были подпольными принцами и скрывались от революции (То, что Никитины - немножко не королевская фамилия, меня в ту пору не смущало). Став постарше, я думала, что дело тут в интригующей любовной истории. В чем она заключалась - моя фантазия не говорила, но явно, что-то потрясающее.
Однако, когда я поделилась с мамой своими соображениями, она раскрыла мне семейную тайну, разочаровав меня до самой крайней степени. Оказывается, что когда старшенький ребенок четы Никитиных явился в первый раз в школу, у него там спросили не только имя, но и фамилию. Для ребеночка этот вопрос был так же непонятен, как если бы его спросили о законе Ньютона на китайском языке. Ну, не знал он, что у него, кроме имени, есть еще и фамилия. Дотошные учителя пытали его всеми доступными методами, пока, совершенно не очумев, отрок не выкрикнул: "Да Федоровы мы!" - имея в виду имя своего отца. Учителя обрадовались победе и записали его под фамилией Федоров.
Дальше все было просто: когда приходило время идти в школу остальным детям, их приводил туда старший брат Федоров. Естественно, их тут же записывали под этой фамилией. И так все повторялось из года в год, пока все семейство не обязали получить метрики. Процедура проходила тут же, в школе, и вот тогда-то прабабушка с прадедушкой и узнали, что все их чада дружно предали семейную фамилию.

Она сказала.

Как это говорил доктор Фюслер? «Кто одолеет льва? Кто одолеет великана? Это совершит тот, кто справится с самим собой». Он еще почему-то говорил это по-средневерхненемецки. Нет, мне этого не осилить...
Хильда повязала на голову зеленый платок. Платье, чулки, ботинки на ней все еще черные. Она сказала, что снимет траур после свадьбы. Как подумаю, сколько нам еще всего нужно... Надеюсь, что с матерью она подружится. Хильда ведь иной раз как заупрямится. Ну, да со мной такие штучки не пройдут; это я ей сразу дал понять. Впрочем, когда я прав, она уступает, а большего я и не требую. Но и мать тоже упряма при всей своей доброте. Хочет, чтобы ей всегда уступали, даже если она неправа. Вот и найдет коса на камень. А станут они браниться, нам ничего не получить от матери — ни простыни, ни щепотки соли, ни доброго слова...

Бескорыстный труд.

Какой бы совершенной техникой ни был вооружен человек, труд никогда не превратится в забаву. «Действительно свободный труд...— писал К. Маркс,— представляет собой дьявольски серьезное дело...»
Бескорыстный труд, труд во имя интересов коллектива — яркий показатель высоких моральных качеств человека, его зрелости и гражданской ответственности.
Работа на дисплее.
Свадьбы. Она это заслужила. Она ведь тоже была до конца откровенна со мной, и ей случилось пережить тяжелое разочарование и еще много всякой всячины. Но как же это так? Когда мы ночью лежим рядом и она прижимает мою голову к своей груди и шепчет мне «Амос», у меня на сердце легко и радостно и я люблю ее крепко и честно. Но когда наступает утро, меня каждый раз грызет мысль, что ведь это Лея должна была бы лежать рядом со мной и вот тогда действительно все было бы хорошо, все... Нет, я справлюсь с этой чертовщиной, на сегодня, на завтра, на послезавтра и навсегда.